Я потомственный мужик, а мужик в деревне должен был знать всё!
Нужно и можно еще новые заряды создавать, тем более для мирных целей я хотел создавать.
Вдруг на дороге, которую я запомнил, мне пришла в голову мысль, что надо совсем делать не так, как мы делаем боевые заряды, а совершенно по другой схеме.
Мне повезло, мы переехали в село Слобода́, сейчас это поселок Пржевальское, – это его имение бывшее. Там очень хорошая была школа, были хорошие учителя, которые отдавали мне свои учительские журналы, которые приходили по математике, по физике, по химии. Поэтому я очень хорошо был подготовлен.
Когда я пришёл в МИФИ [Московский инженерно-физический институт], на первый курс поступил, первая лекция была по физике. Читал ее академик Кикоин [Исаак Константинович Кикоин – физик-экспериментатор, руководитель работ по разделению изотопов урана, академик АН СССР]. И когда он рассказывал, мне не понравилось, я засомневался, задал вопрос и выступил. Все молчали, а у него характер-то суровый, у Кикоина, был. Он настолько вежливо, настолько корректно показал в чем моя ошибка, что я не так понял. Другой бы вообще отругал или шикнул бы. Понимаете, мне везло – рядом были такие хорошие люди. Они не просто талантливые, они человечные были и к нам, к студентам, относились, как к равным – что мы потом придем и будем продолжать их работу.
Мы с ними работали, очень рано начали работать. Я на третьем курсе пришел к своему преподавателю, Когану Владимиру Ильичу, который у нас вел семинары. Я подошел и сказал, что, хотя это и рано, по плану позже, могли бы меня к себе в Курчатовский [институт] взять, чтобы я начал УИРы (учебно-исследовательские работы) выполнять с ним. Он взял, хотя для него это нагрузка лишняя была.
Я в Курчатовском [институте] очень хорошо работал. И более того, там возникла одна проблема. Выделили финансирование на новую мощную установку. По расчетам, которые велись на основании статьи известного немецкого физика Нортона, всё было хорошо. У него была статья страниц на 25-30, на немецком языке, такая солидная статья. Вдруг появляется маленькая, странички на полторы, статья американского физика Роберта Поста, в которой только формула приведена, никаких выводов, никаких объяснений. Но, когда по ней посчитали, оказалось, что установка работать не будет. Вызвали меня и сказали: «Вот вам срочная задача, это надо сделать – разобраться!». Я сел, перевел аккуратно всё. А потом начал всё проверять. И, когда я всё аккуратно сделал: нарисовал эти графики, привел все формулы, провел все расчеты (все это на логарифмической линейке делалось), поняли, что установку надо отменять.
Но мои труды даром не пропали. Как раз Арцимович писал в это время самую первую в мире книгу «Управляемый термоядерный синтез» [Арцимович Лев Андреевич – советский физик, автор монографии «Управляемые термоядерные реакции»]. И там на нескольких страницах он привел мои графики, мои формулы, но сослался, что это дипломная работа Васильева.
Дальше у меня было продолжение. Как сказал Илья Анатольевич, это уже большой кусок диссертации. Мы будем продолжать работать, идите в аспирантуру. И тут меня вызвали в ЦК [Центральный комитет] комсомола и сказали, что вы очень хорошо работали, у вас очень много хороших идей, которые вы сумели реализовать. Мы хотим вас взять в ЦК комсомола, возражения бесполезны, это не обсуждается. Я, как человек нормальный, приехал к Илье Анатольевичу и ему все рассказал. Илья Анатольевич очень быстро решил эту проблему. Он говорит: «Так, о комсомоле забудьте. Я хочу, чтобы вы остались физиком. Но вам надо спрятаться. Я вас спрячу на Урале, у Забабахина [Евгений Иванович Забабахин – советский физик-ядерщик, научный руководитель ядерного центра в г. Снежинске Челябинской области]. Он мой друг, и он позволит вам со мной работать. А в комсомоле через два года о вас и не вспомнят даже». Так оказалось, что я уехал на Урал.
Я пришел и сказал своей будущей жене, тогда она еще не была женой. Я говорю: «Вот такая ситуация, мне на пару лет надо уехать. Если согласна – тогда женимся. Если нет – жди, когда вернусь, если дождешься». Она сказала фразу, которая все и определила: «С тобой хоть на край света!» Я пошел объясняться с будущим тестем.
Меня оформили, я перешел в заочную аспирантуру, уехал на Урал, и там уже пошла другая жизнь.
В Узбекистане при бурении на месторождении, которое должно было снабжать газом трубопровод «Бухара–Урал», произошел взрыв. Образовалась огромная воронка, в которой обломки буровой вышки целиком поместились. И, что самое неприятное было, произошли разрывы труб на разных глубинах – на 100 метрах, на 200 метрах, и газ распространялся по всему месторождению. Можно было в любой точке ткнуть палкой в землю, поставить два кирпича, поднести спичку и кипятить чайник.
Это значит, что все работы были остановлены, и это богатое месторождение не могли ввести в строй. Нужно было потушить фонтан, нужно было опускаться на глубину два с половиной километра, и на этой глубине в пласте каменной соли взрывом пережимать аварийную скважину. Только там это можно было сделать. Температура там 110 градусов, давление 500 атмосфер, таких зарядов не было. Пришел мой хороший товарищ ко мне и сказал: «Слушай, вот мы там вдвоем работаем, что-то у нас никак не получается. Помоги нам!». Я ему говорю: «Саш, мне, честно, срочно нужно оформить диссертацию. Я уже должен по плану защищаться – подведу». Он говорит: «Это гораздо важнее! Подумаешь диссертация, позже защитишь». В общем, пошел он к Забабахину. Евгений Иванович пришел ко мне и начал объяснять, насколько это важно и нужно. Я и сам понял, что это нужно. Ладно, черт с ней, с диссертацией. Тем более, оформлять я никогда не любил. Главное – дело сделать! И началась работа. Казалась, что это на чуть-чуть, но, оказалось всё очень сложно. Это была страшно интересная работа. Мы сидели с утра до вечера, и субботу, и воскресенье, ломали головы, вели расчеты. Сделали этот заряд! Взрыв прошел! Фонтан [потух] не сразу, потому что там же всё это растекалось, но было видно, что пузыри стали меньше булькать и так далее.
Месяца через полтора по радио вдруг передали, что запущено большое месторождение Памук, которое начало подавать газ в трубопровод «Бухара–Урал». А к этому трубопроводу наш заботливый директор, еще когда его строили, заранее подсоединился и провел трубу в наш город [Снежинск]. В результате, мы на Урале первыми получили бухарский газ.
Мы какое-то удовольствие особое испытывали от того, что сделали дело. Боевые заряды кладут на полку и все. А мы сделали дело, от которого многим людям стало легче жить, и нам тоже.
На следующий год нужно было тушить два фонтана – один на Украине, другой в Туркмении. Нужно было делать полость еще одну. Причем, фонтан на Украине – взрыв должен был проходить в четырехстах метрах от крайнего домика деревни. Представляете!
Это была очень интересная работа. В результате получился заряд, я его назвал «заряд оптимального калибра», который был применен в 55 опытах.
Когда я распутался с тем первым зарядом, я пошел к своему начальству и сказал: «Я хочу заняться тем, чтобы создать свою собственную библиотеку ядерных констант». Нам нужно было собрать результаты экспериментов, которые делались по измерению сечения взаимодействия нейтронов с ядрами. Надо было собрать много экспериментальных работ. Надо было собрать разные константы, которые в это время уже в разных странах были, причем лучше, чем у нас. Я пожаловался Льву Феоктистову [Лев Петрович Феоктистов - физик, один из создателей ядерного и термоядерного оружия, академик РАН], что мне не хватает экспериментальных данных. А Лев мне сказал: «Слушай, а что тебе самому не придумать установку, на которой можно было бы проводить эксперименты?». Я задумался: «Это же дорого, сложно». «Я», – говорит, – «тебе помогу!».
Я засел, подумал и создал уникальную установку. Установку я назвал «РОМБ» – разборная опытная модель бланкета. Благодаря этому мы набрали большой экспериментальный материал, выдали свою систему констант, передали в Арзамас [г. Саров]. Они на 150 экспериментах других, которые они сами подобрали, провели расчеты. После этого издали указания, что именно наша система должна применяться в наших трех главках – это 4-й, 5-й и 6-й наши главки. В общем, как мне как-то сказал Шубин, что 20 лет оба наших предприятия, и Снежинск и Саров, вели расчеты зарядов именно по этой системе констант.
Я делал очень интересное для меня дело, поэтому фактически я не работал, я наслаждался своей работой. У меня хорошая семья. Мы с женой поженились в 1961 году, у нас хорошие дети. У меня уже есть даже правнучки от старшей внучки. Нормальную жизнь прожил, все-таки как-то не жалко. Хотя, конечно, очень много ошибок совершил, за что меня критикуют мои дети. Вот дочка расстраивается от того, что у меня полностью была написана докторская диссертация. Я обещал Забабахину на банкете по случаю госпремии. Он ко мне потом подсел и сказал: «Я вас очень прошу – в следующем году вы должны защитить докторскую». Я ее написал, но столько интересных задач возникало, а вот доведение – диссертацию надо оформить, все красиво сделать. В общем, я это не люблю делать.